Октябрь 1996 года. Я в зале прилета аэропорта имени Индиры Ганди в Дели. Первым ярким впечатлением оказался… воздух: смесь тумана и дыма с легкой примесью неизвестной пряности. И узнавание. С первого взгляда. С первого вдоха этого воздуха. Все было знакомо – лица, речь, дымчатый цвет воздуха Дели и невидимая, но осязаемая его вибрация. Узнавание этой вибрации ощущалось всем телом. С первого шага я знала, что делать, куда идти, как разговаривать с индийцами, понимая, что я не турист, приехавший в гости, а просто вернулась домой после долгого отсутствия. Было ощущение, которое повторялось и с каждым последующим приездом в Индию, что жизнь до неё была долгим многосерийным сном, и вдруг наступала явь. И в этой реальности бодрствования все было парадоксально новым и одновременно знакомым до мельчайших деталей. Пока мы ехали сначала на автобусе, а потом на авторикше по Дели, я постоянно ловила себя на мысли: «где-то я всё это уже видела…». Навстречу автобусу шли слоны, огромно и величественно возвышаясь над хаосом улицы. Броуновское движение «по ситуации», без всяких правил, которое обычно вызывает испуганные возгласы западных туристов, бело-серые коровы, слоняющиеся без дела, и прекрасноокие длиннорогие волы, запряжённые в телеги с грузом, худые собаки вдоль обочин, замызганные спальные районы, солнце, нежарко и тускло светившее сквозь смог гигантского города, и этот невыносимо знакомый воздух – всё завораживало так, что хотелось петь. Несколько раз я видела коров, жующих пластиковые пакеты. Странно, что после такого питания они ещё не дают молока в готовой упаковке! Как водится, рикша, – это был сикх в чалме, с аккуратно закрученной вдоль щёк бородой и с мутно-молочными глазами, – привёз туда, где ему платили комиссию за доставку клиентов. В один из самых фантастически-чудовищных и не менее экзотических районов Дели возле железнодорожного вокзала Нью-Дели стэйшн. Я до сих пор не могу смотреть без смеха на свои первые фотографии посреди Мэйн Базара – главного базара района Пахар Гандж. На фото выражение одновременного недоумения и восторга: ну как такое возможно, чтобы на узких улочках без всякого тротуара, рядами помещались лавки, торговавшие всякой всячиной, мастерские, где шили, сапожничали, чинили, занимались ювелирным и часовым делом, тележки, на которых жарились-парились индийские деликатесы, тут же ехали машины, мотоциклы, вело и мото рикши, шли вереницами коровы, люди, собаки, а иногда вдруг протискивался слон?! А люди…улыбались, и не только лавочники в надежде, а и просто прохожие, улыбались не с американской шаблонной готовностью, а искренне, так что лица их буквально расцветали навстречу. И всё это обрамлялось кучами мусора и щебёнки под ногами, запахом пыли, горящих дров, специй, благовоний, коровьего навоза, какофонией зазывал из лавок, автомобильных сирен, ритмичной болливудской попсой, вперемежку с мантрами из громкоговорителей. Мантры, доносившиеся из индуистских храмов, иногда смешивались с азанами мусульман и бхаджанами сикхов, потому что храмы, индуистские и джайнские, и мечети, и сикхские гурудвары были по соседству друг с другом. То и дело приходится уворачиваться от гудящих прямо над ухом рикш и скутеров, буквально наезжающих на тебя. Невольно завидуешь величавой безмятежности коров, способных спокойно идти или даже лежать посреди этой сутолоки, вполне, видимо, осознавая свое почётное положение. На собаку в Индии могут наехать, на корову – никогда. Один тибетский лама как-то сказал другому, показывая на мирно лежащих посреди проезжей части не менее оживлённого Катманду коров: «Смотри, мы должны быть как эти коровы». И весь этот неимоверный грохот, пестрота, толпы и грязь, которые просто обязаны шокировать по определению, как предсказывали мне многочисленные знакомые, вызывали нечто совершенно противоположное шоку – спокойствие, даже глубокое умиротворение и уверенность. Как будто сквозь дикий балаган на поверхности сквозил другой глубинный слой неизведанной Индии. Позднее, в последующих поездках мы с друзьями не переставали удивляться, как и почему среди всего этого дурдома так хорошо и тихо на душе? Наверное, нормальная первая реакция западного человека, оказавшегося на улице индийского города: «Я в сумасшедшем доме». Как-то в вагоне индийского поезда я прочла надпись шариковой ручкой на стене: “Why am I in India? It’s been seven months. Am I crazy? American traveller”.[1] Помню, как год спустя, в Варанаси, центр которого порой перегружен больше, чем Мэйн Базар Дели, один австралиец остановил меня на улице и взволнованно спросил: «А что случилось? Куда спешат все эти люди?». Я успокоила его, сказав, что всё в порядке, просто «вы в Индии». К Индии редко бывает нейтральное отношение, в ней сложно быть просто наблюдателем, не вовлекаясь в её вихри. Можно, конечно, смотреть на неё из окон пятизвездочных отелей и прибрежных курортов, но это значит, не увидеть её вовсе. Как правило, Индия вызывает или полное неприятие, иногда наступающее прямо в аэропорту, или же изумление и желание понять её методом прямого повторного погружения. В первом случае, лучше сразу же улетать, так как зеркальность негатива может быть разрушительной: тут же начнутся отравления, пропажа вещей и денег, неувязки с билетами и отелями, хоровод встречных прохиндеев (ну разве корень этого слова не  «инд» или «хинд»?) – от рикш до всевозможных «помощников» и «гуру» вокруг – будет изощрённо лишать вас средств и последней веры в великую индийскую культуру и духовность. В лучшем же случае, человек, наглухо зачехлённый навязанными его социумом представлениями и предвзятыми мнениями, просто ничего не увидит и не откроёт нового.

[1] «Почему я в Индии? Уже прошло семь месяцев. Я что, спятил?» Американский путешественник» (англ.).